Форум » И целый мир в листе таится » Майк Резник. "Предмет веры" » Ответить
Майк Резник. "Предмет веры"
Зося: Взято из журнала "ЕСЛИ"
Ответов - 1
Зося: Впервые мы встретились, когда он подметал пол у задних скамеек церкви. Солнечный свет изливался на него через окно, сверкая яркими бликами на его металлической обо¬лочке. — Доброе утро, сэр, - услышал я, проходя между скамьями по направлению к кабинету. — Доброе утро, — отозвался я. - Ты здесь новенький, не так ли? Вроде бы я тебя здесь раньше не видел. — Меня доставили сегодня утром, сэр, — ответил он. - А что случилось с Харви? - У меня нет информации, сэр. - Ладно, — согласился я. — А имя у тебя есть? - Джексон, сэр. - Просто Джексон? - Джексон 389У22М7, если вам угодно, сэр. - Нет-нет, Джексон — и достаточно, — усмехнулся я. — Когда за¬кончишь здесь, мне бы хотелось, чтобы ты навел порядок в моем ка¬бинете. - Я уже убрал его, сэр. - Отлично, Джексон, — похвалил я. — Могу с уверенностью ска¬зать, что мы поладим. - Надеюсь, сэр, — ответил Джексон. Пройдя в кабинет, я снял пальто и, поскольку рядом не было при¬хожан, слегка ослабил воротничок. Потом уселся в старомодное вер¬тящееся офисное кресло, достал пачечку желтоватой бумаги и ручку и принялся за работу над очередной проповедью. Час спустя Джексон постучал в дверь. - Заходи, — пригласил я. Он вошел с чайником, чашкой и блюдцем на подносе. - Мне сказали, что утром вы любите пить чай, сэр, — проговорил он. — Но отказались сообщить, нужно ли вам молоко, сахар или ли¬мон. - Спасибо, Джексон, ты очень внимателен. - Всегда пожалуйста, сэр, — ответил он. - Несомненно, тебя запрограммировали на очень хорошие мане-ры, — сказал я. - Спасибо, сэр. — Он помолчал и продолжил: — Как насчет молока, сахара и лимона? - В какое время вы хотели бы прерваться на ланч, сэр? — спросил Джексон. - В полдень, — ответил я. — И да будет твое умение стряпать мно¬го лучше, чем у Харви! - Мне заложили список ваших любимых блюд, сэр, — сказал Джексон. — Чего бы вам... - Удиви меня, — перебил я его. - Вы уверены, сэр? - Вполне, — ответил я. — Ланч представляется мне чем-то не слишком существенным, после того как все утро думаешь о Боге. - Боге, сэр? - Создателе всего, — объяснил я. - Мой создатель — Стэнли Калиновски, сэр, — сообщил Джек¬сон. — У меня нет информации ни о том, создал ли он всё в мире, ни о том, что он предпочитает Называться богом. - Я не смог сдержать улыбки. - Сядь, Джексон, — кивнул я. Он поставил поднос на мой стол и спросил: - Сесть на пол, сэр? - Нет, на стул. - Я робот, сэр, — ответил Джексон. — Мне не нужен стул. - Возможно. Но если ты присядешь, я буду чувствовать себя ком¬фортнее. - Тогда я сяду, — сказал он, опускаясь на стул напротив. - Ты был создан доктором Калиновски, — начал я. — По крайней мере, у меня нет причин сомневаться в этом. Но это порождает другой вопрос, не правда ли, Джексон? Робот некоторое время смотрел на меня и наконец ответил: - Да, сэр. Вопрос: кто создал Стэнли Калиновски? - Очень хорошо, — похвалил я. — А ответ будет таким: Господь Бог создал его, как создал и меня, и любое другое человеческое суще¬ство, как создал Он и горы, и равнины, и океаны. Снова пауза. - Бог создал всё, кроме меня? — спросил он наконец. - Это интересный вопрос, Джексон, — признал я. — Полагаю, что Бог косвенно ответственен за тебя, ведь если бы Он не создал доктора Калиновски, доктор Калиновски не смог бы сотворить тебя. - Тогда я тоже являюсь творением Господа? - Мы находимся в доме Божьем, — ответил я. — И я вовсе не собираюсь говорить кому-нибудь, даже роботу, что он не творение Его. - Простите, сэр, а где находится кабинет Бога? — спросил Джек¬сон. — Он не указан в загруженных в меня чертежах церкви. Я усмехнулся: - Господу не нужен кабинет. Он вездесущ. Голова Джексона очень медленно обернулась на 360 градусов и снова обратилась ко мне лицом. - Не вижу, — заявил он. - Однако Он здесь, — кивнул я и добавил: — Это слишком трудно объяснить, Джексон. Придется поверить мне на слово. - Да, сэр. - А теперь, Джексон, мне действительно пора вернуться к работе. Увидимся во время ланча. Робот поднялся со стула и произнес: - Извините, сэр, я не знаю вашего имени. Если кто-то будет спра¬шивать, как вас назовут? — Преподобный Эдвард Моррис, — ответил я. — Спасибо, преподобный Моррис, — сказал он и ушел. Разговор получился интересным, гораздо более занимательным, чем любая беседа с Харви, лязгающим предшественником Джексона. В нашем маленьком городке и приход невелик, промышленные пред¬приятия куда-то переехали, люди последовали за рабочими местами, две другие церкви закрылись, по соседству не осталось богословов. Потому ответы на простые вопросы Джексона освежили мои мысли достаточно, чтобы я мог с новой энергией сочинять оставшуюся часть проповеди. Над своими нравоучениями я работал очень тщательно. Когда ме¬ня сюда прислали, местная церковь была в упадке. В те далекие вре¬мена по воскресеньям у нас едва набиралось человек пять, а в другие дни недели крайне редко случайно заглядывал хоть кто-нибудь. Тог¬да я стал наведываться в дома к моим будущим прихожанам, высту¬пал с речами в местных школах, благословлял футбольные и баскет¬больные команды перед региональными соревнованиями и даже до¬бровольно предлагал церковь в качестве избирательного пункта на местных выборах. Единственное, чего я не разрешал делать в храме, это проводить лотереи: святотатственным казалось поддержание церкви на средства, собранные поощрением тяги людей к азартным Вскоре мои усилия начали приносить плоды. Теперь по воскресе¬ньям я мог ожидать человек тридцать—сорок, а то и пятьдесят, и ред¬ко случался будний денек, когда не зашли бы пообщаться с Богом два-три человека. Ланч был удивительно вкусным. К концу дня я уже закончил чер¬новик проповеди. Джексон тоже славно потрудился: церковь сверка¬ла как новенькая — а храм наш не выглядел новым уже очень долгое время. По одной из стен внутренних помещений тянулся ряд фото¬графий прежних пасторов. Мне сказали, что двое из них служили в те далекие времена, когда президентами были Бенджамин Харрисон и Джеймс Гарфилд. По большей части строгая компания, возможно, слишком суровая и потому за последние десятилетия сильно сокра¬тившая свои ряды. Думаю, одной из причин моего назначения сюда было то, что я не угрожаю адским огнем и проклятиями, а открыто и твердо выступаю на стороне участия, исправления и искупления. Вечером, когда я уже собирался домой, подошел Джексон и обра¬тился ко мне с очередным вопросом: - Извините, преподобный Моррис, скажите, следует ли мне запе¬реть здание после вашего ухода? Я кивнул: - Да. Думаю, некоторые из этих великих святых, взирающих на нас с икон, оставили бы храм открытым как круглосуточное прибежи¬ще страждущих, но не в наше время. Нельзя, чтобы кто-нибудь огра¬бил церковь. - Согласно моей базе данных, церковь — это культовое сооруже¬ние, предназначенное для совершения богослужений и религиозных обрядов... — начал Джексон. - Верно. - Но вы сказали, что здесь дом Господа, а не церковь, — сказал он. — Церковь — это место, где мы общаемся с Богом, — объяснил я. - И это делает храм домом Его. - Должно быть, Бог очень большой, если ему требуются такие вы¬сокие потолки, — заметил Джексон. Я улыбнулся: Интересное наблюдение, Джексон. Господь, несомненно, может Рыть настолько большим, каким сам захочет. Но я думаю, внутреннее пространство храма делается таким вместительным не для того, чтобы подстроиться под Бога, ибо надобности в этом нет, а чтобы отразить I то могущество и величие для тех, кто приходит сюда поклоняться Ему. Робот никак это не прокомментировал, и я прошел к машине. Дол¬жен признать, мне понравился короткий разговор с Джексоном, я уже предвкушал новую беседу на следующий день. На ужин я сделал пару бутербродов — стряпня не входит в число моих талантов — и остаток вечера провел за чтением. К десяти часам я был, как обычно, в постели, а в шесть утра уже встал. Оделся, запра¬вил постель, взял зерен и семечек покормить птиц на заднем дворе и наконец поехал в церковь. Когда я прибыл, Джексон подметал пол, совсем как вчера. Доброе утро, преподобный Моррис, — поприветствовал он. — Доброе утро, — откликнулся я. — Джексон, ты не мог бы оказать мне одну услугу? Я собираюсь сейчас, с утра пораньше, пока никто не пришел, порепетировать проповедь. Пожалуйста, поставь стакан во¬ды на кафедре. Да, сэр. Должен ли я также включить микрофон? Я покачал головой: — В этом нет необходимости. Пока еще некому слушать. Это будет просто репетиция. Он ушел за водой, а я направился в кабинет, повесил пальто в шкаф и вытащил из ящика стоЛа текст. Конечно, у меня есть вели¬колепный, как сейчас говорят, «навороченный» компьютер, который думает в тысячу раз быстрее человека и с которым я недурно управля¬юсь, но проповеди мне почему-то гораздо удобнее писать от руки, до¬потопными средствами. Я сделал пару последних поправок и вышел из кабинета. Через ми¬нуту я стоял на кафедре, ухватившись, как обычно, обеими руками (если не зафиксирую их на месте, то стану слишком активно жестику¬лировать), и начал прорабатывать проповедь. Когда закончил, сверился с часами. Проповедь заняла двадцать две минуты — вполне приемлемый размер. Из многолетних наблюде¬ний я вывел правило: речь больше 30 минут может наскучить, а коро¬че 15 минут кажется усеченной и недостаточно серьезной. Подняв глаза от часов, я углядел в глубине церкви недвижно стоя¬щего Джексона. Не буду больше мешать тебе, — сказал я, направляясь обратно в кабинет. — Продолжай свою работу. — Да, преподобный Моррис, — ответил Джексон. Но тут одна мысль пришла мне в голову. Одну минуточку, Джексон. - Да, сэр? - Ты слушал мою проповедь? - Да, преподобный Моррис. Мне не требуется дополнительных усилителей звука. - Это точно, — согласился я и спросил: — Ну, и что ты думаешь о ней? - Вопроса не понял. - Тогда позволь объяснить, — откликнулся я. — Каждое воскрес¬ное утро я читаю проповедь своим прихожанам. Моя назидательная речь должна не только приносить им душевный покой, хотя, возмож¬но, это понятие выходит за рамки твоего понимания, но она также призвана наставлять их. - Что значит «наставлять»? - Учить, как вести добродетельную и духовно богатую жизнь, — объяснил я. — Проблема лишь в том, что иногда я слишком углубля¬юсь в тему и потому не вижу никаких логических изъянов или проти¬воречий, которые закрадываются в текст. — Я улыбнулся, не знаю за¬чем, ведь улыбка ничего не значит для робота. — Мне бы хотелось, чтобы ты слушал мои проповеди, не по воскресеньям, конечно, а ког¬да я репетирую на неделе, и указывал мне на логические несоответст¬вия. Справишься? — Да, преподобный Моррис. Справлюсь. - Хорошо, — похвалил я. — На самом деле, думаю, можно прямо сейчас и начать. Ты ее помнишь или мне прочитать еще раз? - Я могу повторить ее слово в слово, преподобный Моррис, — сказал Джексон. — Я также могу точно передать все ваши интонации, если это необходимо. - Не нужно ее повторять, — покачал головой я. — Просто вспом¬ни, встречаются ли там какие-то логические ошибки. - Да, сэр, — ответил Джексон. — Вы упомянули, что некий чело¬век по имени Иона был съеден огромной рыбой, но выжил. Это логи¬ческая ошибка. - Она лишь кажется таковой, — кивнул я. — Не будь Господа на¬шего, это действительно была бы ошибка. — Не понимаю, преподобный Моррис. - Бог всемогущ, — объяснил я. — Нет для Него ничего невозмож¬ною. Он способен излечить больного, воскресить мертвого, разде¬лить Красное море, дабы помочь исходу из Египта детей Израилевых, может и вынести Иону из чрева кита. - Разве желудочная кислота не разрушит плоть Ионы и не раство¬рит его внутренние органы? - Только если не вмешается Господь, — сказал я. — А тут был Бо¬жий промысел. - Вмешивается ли Господь каждый раз, когда человек съеден большой рыбой? — спросил Джексон. , - Нет. Джексон немного помолчал и спросил: - Что определяет, какой человек будет спасен Богом? - Мне это неведомо, — признался я. — Ни один человек не может знать, как работает мысль Господа. Пути Господни неисповедимы. Мы лишь знаем, что Он благоволит благочестивым и высоконравст¬венным людям, хотя, если поглядеть на современный мир, в это ино¬гда бывает трудно поверить. Я должен больше узнать о Боге, поскольку мне придется опреде¬лять качество проповедей по существу и правильно их оценивать, преподобный Моррис, — сказал Джексон. — Ты можешь читать? - Я могу читать и говорить более чем на тридцати основных язы¬ках и двухстах диалектах, сэр. - Тогда сегодня вечером, когда я уйду, возьми одну из библий из ризницы и прочти ее. - Это даст мне полную информацию о Боге? — спросил Джексон. Я снова улыбнулся и покачал головой: - Нет, Джексон, это даст тебе информацию лишь о человеческом ограниченном понимании Господа. Если бы мы знали всё, что знает Бог, мы сами стали бы богами, а Господь только один. - Почему один? - Просто прочти Библию, — ответил я. - Я сделаю, как вы сказали, преподобный Моррис. - Хорошо, — отозвался я, собирая исписанные листы. — Я иду в кабинет. Принеси мне, пожалуйста, чаю примерно через час. - Да, преподобный Моррис. На протяжении следующих трех месяцев предварительное обсуж¬дение проповедей стало нашим обычным делом. Ранним утром в буд¬ний день пару раз в неделю я стоял на кафедре и читал вслух пропо¬ведь, а Джексон слушал. Потом он указывал на несоответствия и про¬тиворечия. Некоторые были результатом его ограниченного понимания сущности Бога и религии (с каждой проповедью таковых было все меньше и меньше), а оставшиеся действительно оказыва¬лись грубыми ошибками, которые я, конечно же, исправлял, чтобы не попасть в неловкое положение в воскресенье. Единственное, что удивляло меня, это полное отсутствие у Джек сона вопросов по Библии. Несомненно, он прочитал ее и, случалось, ссылался на определенный отрывок, когда указывал мне на ошибку в проповеди, но — никогда никаких споров или вопросов. Я предпо¬ложил, что Книга оказалась за гранью его понимания. Несмотря ни на что, он всего лишь робот, созданный для уборки помещения и содер жания в порядке храма и подворья. Обычно, когда кто-нибудь заходил помолиться, Джексон покидал основной зал, но однажды я заметил, что он внимательно наблюдает за миссис Мэтьюз, преклонившей колени. Когда женщина ушла, робот встал в дверях моего кабинета и ждал, пока я не заметил его. - Да, Джексон, — сказал я. — Что такое? - У меня есть вопрос, преподобный Моррис, — обратился он. - Спрашивай, и я постараюсь в полной мере удовлетворить твое любопытство. - Я видел, как миссис Мэтьюз стояла на коленях у алтаря. Я видел и других людей, стоявших там на коленях, но она плакала, и я решил, что она получила травму. Я предложил помочь ей подняться или вы¬звать медицинского работника, но она ответила, что физической боли нет, а коленопреклонение при молитве — есть обычай в случае серьез¬ного общения с Богом. - Так и есть, Джексон, — ответил я. — Мы преклоняем колена, чтобы показать наше уважение Ему. А плакала она потому, что очень тревожится за своих сыновей, которые сейчас служат в вооруженных силах. — Робот стоял молча и недвижно. — Что-нибудь еще? - Нет, преподобный Моррис. - Тогда, возможно, ты вернешься к своим обязанностям? - Да, преподобный Моррис. Он ушел, а я продолжил расчет церковного бюджета на следующий месяц. Поразительно, что люди даже не подозревают о таких расхо¬дах, как счета за чистку облачения хористов или постоянный ремонт асфальта на стоянке возле церкви, а в этом месяце даже пришлось оп¬латить замену треснувшего цветного стекла в витраже... Наконец я за¬кончил и отложил гроссбух. Я взглянул на часы — 4:29. Значит, Джексон появится ровно через минуту, как обычно. За все время работы у меня он никогда не приходил раньше или позже более чем на полминуты и ровно в 4:30 прино¬сил мне ящичек с пожертвованиями. Там оказалось немного — ска¬зать по правде, редко хоть что-то находилось, — я быстро пересчитал монеты, положил их в конверт и заполнил бланк вклада. - Спасибо, Джексон, — сказал я. - Всегда пожалуйста, преподобный Моррис. Я узнал, что в «Шелдрейке» предлагают тридцатипроцентную скидку пришедшим на обед до полшестого, — сказал я. — Пойду сего¬дня пораньше, заскочу в банк, а потом побалую себя чудесной телячь¬ей отбивной. Извини, что оставляю тебя в одиночестве, но... - Я никогда не бываю в одиночестве, — сказал Джексон. - Как ты сказал? - Бог вездесущ, не правда ли? - Так и есть, — удивленно ответил я. - Храм является домом Его, — продолжил он. — И потому Он оп¬ределенно присутствует здесь. - Отлично сказано, Джексон, — восхищенно проговорил я. — Воз¬можно, в один прекрасный день я позволю тебе написать проповедь. Я взял заполненный бланк депозита, проходя мимо, похлопал робо¬та по плечу и вышел из церкви. Во время обеда я непрестанно думал над словами Джексона. Конечно, он читал Библию и слушал все мои про¬поведи, но когда робот считает непреложным фактом вездесущность Бога, да и само Его существование... это, скажем так, весьма примеча¬тельно. Даже стало интересно, какую проповедь он сможет написать. На следующее утро в храме меня уже ждал старый Перри Хендрикс. Он еще не свыкся с мыслью о смерти дочери, которая пыталась высто¬ять в неравном бою с раком в течение почти трех лет, и следующие пол¬тора часа я посвятил попытке утешить его. Умиротворение — одна из составляющих моей работы, самая неприятная для меня часть, но не из-за нежелания нести утешение страждущим, а потому что я бессилен пе¬ред скорбью и ощущаю все свои попытки утешения недостаточными. Затем зашла миссис Николсон, чтобы удостовериться, что наша церковь — подходящее место для венчания ее дочери, а также обсу¬дить соответствующие финансовые дела. Однако ни она, ни я не кос¬нулись факта, что ее дочь на пятом месяце беременности. Судить их — не мое дело, только помогать и успокаивать. Когда она ушла, Джексон принес чай. — Извините, что я пришел позже, — сказал он, — но я не хотел прерывать вашу беседу с прихожанкой. - Ты проявил деликатность, молодец, — похвалил я. — Если бы я испытывал сильную жажду, когда у меня посетитель, я бы позвал те¬бя. — Я налил себе полную чашку и отхлебнул глоток. — Чай хорош! Хотел бы я выпить его в компании с тобой. - Я не употребляю пищу и напитки, преподобный Моррис. - Знаю. Все равно мне хочется сделать для тебя хоть что-то, дабы поблагодарить за доброту и чуткость, которую ты ко мне проявляешь. Ведь твоя должностная инструкция не предусматривает ни приготов¬ления ланча, ни рецензирования проповедей... Он стоял абсолютно недвижимо почти полминуты, а потом, когда я уже решил, что у него, возможно, подсел аккумулятор, заговорил: -Вы можете сделать для меня одну вещь, преподобный Моррис? - Что же это? — удивился я. Ни один робот никогда раньше не просил меня об одолжении. - Позвольте мне сидеть вместе с прихожанами по воскресеньям, — сказал Джексон. Из всего, о чем он мог попросить, этого я ожидал меньше всего. - Зачем? — поразился я. - Я хочу стать одним из верующих вашего прихода. — Но ты же робот! — не сдержавшись, выпалил я. - Если Господь есть Бог всего, разве не является Он Богом робо¬тов? — вопросил Джексон. - Мне не стоило рекомендовать тебе читать Библию, — признал¬ся я. — Это было ошибкой. - В Библии написана истина? - Да, — кивнул я. - Может, для роботов эта истина менее пригодна, чем для людей? - Именно так, — сказал я. — К сожалению. - Почему? — спросил он. - Потому что у робота нет души, — ответил я. - А где ваша? — спросил Джексон. - Душа нематериальна, — объяснил я. — Я не могу тебе ее пока¬зать, но я знаю, что она есть и является моей неотъемлемой и очень важной составляющей. - Почему мне запрещено предлагать тот же самый ответ? - Джексон, ты все слишком усложняешь, — вздохнул я. - Я не хочу вызывать у вас душевный дискомфорт или ставить В неудобное положение, — ответил Джексон. Помолчал и продолжил: — Разве это не проявление души? - Чтобы стать человеком, недостаточно вымазаться косметикой и нацепить на себя тряпье, — строго сказал я. - А чего достаточно? — спросил он. - Я полагал, мы уже закрыли эту тему, — ответил я. - Если Бог создал меня, почему мне запрещено говорить с Ним? — настаивал он. - Тебе не запрещено говорить с Ним, — сказал я. — Тебе запреще¬но говорить с Ним в моей церкви по воскресеньям, когда собирается мой приход. - Если церковь не считается лучшим местом общения с Богом, за¬чем вы приходите сюда каждый день? — спросил он. — Почему люди собираются здесь говорить с Ним, если они могут делать это где угод¬но? Если воскресенье не является самым подходящим днем, почему они не собираются, например, по вторникам? Первым моим побуждением было сказать: «В силу привычки», — но это свело бы на нет всё сделанное мною в жизни, поэтому я попы¬тался сформулировать ответ так, чтобы и он смог понять, и я смог бы с этим жить. - Говорят, что человек — общественное животное, — начал я. — Ему удобно и покойно рядом с такими же, как и он, людьми. Я мог бы дать тебе определение понятия одиночества, но ты не способен ощу¬тить эмоциональную пустоту, которая его сопровождает. Люди соби¬раются вместе помолиться в церкви, потому что общая молитва несет им чувство единения, взаимной поддержки, общих ценностей. Име¬ешь ли ты хоть какое-нибудь представление о подобных вещах? - Что заставляет вас думать, что я не могу постичь эмоциональной пустоты? — только и спросил он. Я уставился на него, пытаясь — безуспешно — найти ответ. Вдруг кто-то постучал в дверь, и низкий голос спросил: - С вами все в порядке, преподобный? - Если надо помочь с роботом, скажите, — проговорил другой. - Все нормально, — крикнул я в ответ. — Выхожу через минуту, по¬жалуйста, садитесь на свой места. — Я повернулся к Джексону: — Ты ос¬таешься здесь. И не уйдешь из ризницы, пока я не вернусь. Ты понял? - Понял, — сказал он. Никаких «сэров» и «преподобных», просто «понял», и всё. Я оставил его, запер за собой дверь и вернулся на кафедру. Когда я занял свое место, все увидели, что я вернулся, и злобный шепот быс¬тро стих. - Что за чертовщина тут творится, преподобный? — требователь но спросил мистер Уиттакер. - Что это было за существо? — осведомилась миссис Хендрикс. Я поднял руку, требуя тишины. - Объясню, — кивнул я. Вытащив чуть помятые листы проповеди из кармана, куда я их в растерянности засунул, я быстро просмотрел первую страницу. Се¬годняшнее нравоучение касалась таких свойственных нам грехов, как чревоугодие и праздность. Вдруг речь показалась мне настолько ба¬нальной и ничтожной, настолько далекой от настоящих проблем, воз¬никших в моей церкви здесь и сейчас. - Я собирался прочитать вам сегодня вот это, — указал я на листки, — но думаю, что нам надо поговорить о гораздо более важном. — Я ра¬зорвал их пополам и позволил обрывкам плавно разлететься по полу. Я понял, что привлек напряженное внимание каждого, и пока со¬средоточенность не иссякла, начал говорить, надеясь, что верные слова найдутся сами собой. Это кошмарное зрелище устроил нам Джексон, робот-уборщик, которого последнее время многие из вас видели здесь, в церкви. Как и все роботы, он обязан находить дефекты и поломки и исправлять их. Я помолчал, внимательно оглядывая свою паству. Люди были на¬строены если не угрожающе, то весьма скверно, но тем не менее слу¬шали. Я продолжил: Однажды, несколько месяцев назад, я решил извлечь выгоду из этой обязанности и стал репетировать проповеди в его присутствии. Я просил робота указывать на любые внутренние противоречия. Моя просьба неизбежно заставила его указывать мне на то, что является для нас предметом веры, хотя, на первый взгляд, нелогично и проти¬воречиво. Я дал ему почитать Библию, чтобы он мог понять разницу между Божественными истинами и логическими нестыковками. До недавнего времени я не осознавал, что робот принял ее за непре¬ложную истину. - Но это и есть истина! — резко проскрипел мистер Ремингтон. — Это же Слово Божье! - Знаю, — ответил я. — Но он думает, что оно применимо не толь¬ко к людям, но и к роботам. Он верит, что обладает бессмертной душой. - Машина? — громко фыркнул мистер Джемисон. — Да это же бо¬гохульство! - Им недостаточно было захватить все наши рабочие места, - возмутилась миссис Уиллоуби. — Теперь они хотят забрать и наши церкви! - Богохульство! — с нажимом повторил мистер Джемисон. - Мы должны проявить сострадание, — убежденно предложил я. Джексон — существо добродетельное и высоконравственное, и единственное его страстное желание — присоединиться к пастве и молиться Создателю. Потому он и предпринял эту необдуманную попытку появиться в виде человека, только чтобы сидеть рядом с ва¬ми и общаться с Господом нашим. Неужели это действительно на¬столько ужасно? - Пусть идет в церковь для роботов, если сможет найти хоть одну, -высказался мистер Ремингтон исполненным сарказма и презрения голосом. — Этот храм — наш! - Так не бывает, преподобный, — заявила миссис Хендрикс. — Если у него есть душа, то почему бы ей не быть у моего пылесоса или у игрушечного танка. - Я всего лишь человек, — ответил я. — И тоже могу ошибаться. Я не притворяюсь, что у меня есть ответы на абсолютно все вопросы, даже на большинство из них. Я готов рассмотреть все ваши возраже¬ния в течение следующей недели, и мне хотелось бы, чтобы каждый из вас спросил свое сердце, есть ли в нем толика сострадания для любо¬го — пусть и не такого, как мы — существа, которое желает лишь од¬ного: славить Господа вместе с нами. В следующее воскресенье вмес¬то проповеди мы поразмышляем на эту тему. Даже после этих заключительных слов они продолжали ворчать. Они хотели спорить со мной и обсуждать необычную тему тотчас же, но в конце концов я настоял на том, что с этой думой надо заснуть и проснуться, ведь предмет требует серьезного рассмотрения, а не спонтанного и необдуманного вывода. Прощаясь с прихожанами, я стал у двери и как обычно благодарил каждого за посещение, однако трое мужчин отказались пожать мне руку. Когда все до одного ушли, я отпер ризницу и приказал Джексону счистить крем с лица и рук и отправить ветхий костюм туда, где он его добыл. Добравшись до дома, я был настолько расстроен, что совершенно не чувствовал голода, и решил предпринять долгую прогулку. Вернул¬ся, когда уже стемнело, однако так и не смог разрешить ни одного спорного вопроса. Действительно ли душа — исключительно челове¬ческое явление? А если в один прекрасный день мы наконец встре¬тимся с разумной инопланетной расой, обитающей где-то там, среди звезд? Или придет время, когда дельфины или шимпанзе станут мо¬литься тому же Богу, которому молюсь и я? И если можно иноплане¬тянину, можно дельфину — то почему нельзя роботу? Не было у меня ответов на эти вопросы, ни по возвращении домой, ни после бессонной ночи. Утром я пошел в храм. Когда до церкви оставалось метров сорок, я заподозрил неладное: дверь была приоткрыта, а Джексон всегда плот¬но закрывал ее. Войдя, я сразу понял, что робот даже не приступал к своим утренним обязанностям: пол затоптан, цветы не политы, му¬сор не вынесен. Да уж, подумал я, есть у него душа или нет, но своим поведением он все больше напоминает не самого добропорядочного человека. Харви, может, и более примитивная модель, но всегда выполнял по¬вседневную работу, никогда не оказывался не в духе и, уж конечно, не выказывал обиды. Только людям позволена роскошь дурного настро¬ения и скверного поведения. Потом я увидел, что дверь в кабинет висит на одной петле и разби¬та в не поддающийся ремонту хлам. Первой пришла мысль об ограб¬лении, и я в панике бросился в кабинет, на мгновение забыв, что красть там совершенно нечего. И замер на пороге. На полулежал Джексон. Его металлическое те¬ло покрывали выбоины и царапины, одна нога была выдернута, рука наполовину отпилена, а голова расплющена и искорежена так, что и на голову не походила. Не надо быть гением, чтобы осмыслить случившееся. Моим при¬хожанам не понравилась выходка Джексона, еще меньше понрави¬лись мои слова, поэтому они решили принять самые надежные меры, чтобы никогда не пришлось делить церковную скамью с роботом. Это были не пришлые чужаки, не пьяные хулиганы. Это моя паства, мои прихожане. Лишь одна мысль завладела сознанием: «Если после всех моих тяжких трудов на их благо они способны на подобные поступки, то как их действия характеризуют меня, дававшего им, как казалось, духовное и нравственное руководство?» Я опустился на колени возле Джексона. Господи, да его же совершенно испортили! Чем внимательнее я смотрел, тем больше находил вмятин, трещин и царапин. По меньшей мере у одного из атакующих было что-то вроде лома или ледоруба, и он тупо долбил и долбил металлическое тело. Другой притащил циркулярку... Остальные тоже использовали разные инструменты... Интересно, страдал ли он. Чувствуют ли роботы боль? Думаю, нет. Однако я также не допускал, что они верят в Бога. Так что я могу знать? Я принялся собирать обломки в одну кучу. Разбросанные куски бывшего разумного существа будто бы оскверняли дом Божий, опош¬ляли святое место. Когда я передвинул остов робота с оставшейся ру¬кой, то увидел единственную фразу, нацарапанную на плитке метал¬лическим пальцем: Прости их, Отче, ибо не ведают они, что творят* * * * На следующий день я подал прошение об отставке. По сути, я пол¬ностью отказался от своего истинного призвания. Последние восемь лет тружусь плотником. Большого дохода занятие не приносит, но это честный труд, и, согласно Библии, эту профессию выбирали люди и гораздо более достойные. Весь мой штат составляют роботы. Я по¬стоянно общаюсь с ними, но до сих пор ни один из них не заинтере¬совался ничем, кроме плотничного дела. Джексона я вернул на робозавод. Не знаю почему. Он определенно заслужил погребения по-христиански, но я не стал его хоронить. Зна¬чит ли это, что где-то в глубине сознания я не верю в душу робота? Не знаю. Несомненно одно: мне до сих пор стыдно за себя. Какова бы ни была его вина, он заслуживал лучшего. Не знаю, что с ним сделали на заводе. Наверное, разобрали на ча¬сти. Мне его не хватает, и это гораздо большее, чем дискомфорт, ко¬торый испытываешь, лишившись какого-то бытового устройства. Каждую Пасху я приезжаю на свалку позади робозавода и возлагаю там венок. Я остался вполне религиозным и верю, что Джексон знает об этом, а может, даже благодарит меня. Я действительно думаю, что если буду вести достаточно добропорядочную жизнь, возможно, в ближайшие годы снова увижу его. А когда увижу, то обязательно скажу, что он был прав во всем. Он простил других. Наверное, простит и меня. Перевела с английского Татьяна МУРИНА "Mike Resnick. Article of Faith. 2008. Публикуется с разрешения автора. __________________________________________________________________________________________ ' Евангелие от Луки, 2,1:34.
полная версия страницы